«Ход конем» - Андрей Батуханов

– Я только вчера вечером приехал. В чем меня подозревают? – уставший после восьмичасового допроса, глухо поинтересовался Подкопин.

– Органы оперативно работают, – заулыбался следователь.

Ему, кажется, всё было нипочём, двужильный мужик. Как будто и не было этих утомительных часов обоюдного изматывания душевных сил.

– Вечером приехал, – радовался майор, – а утром уже у нас. Подозревать – это наша прямая обязанность. Особенно таких, как ты. Я смотрю, ты прямо герой какой-то! И в разведке служил, и за линию фронта ходил, и в плену побывал, не сломался, и с этим продажным Тито фашистов бил! Как-то всё празднично у тебя получается! Осталось только на плакат нарисовать и в ножки бухнуться! Повезло тебе, Подкопин, что сейчас не военное время, а так давно был бы у нас в подвале на мушке!

– За что?! Я исполнял присягу! Вы же свои, товарищ следователь…

– Для тебя я – «гражданин начальник». Свои с фашистами бились, а не по Югославиям шлялись.

– Я воевал, а не шлялся. И не в тылу отсиживался, между прочим.

– Ты на что намекаешь, гнида?! Да я боевой офицер, я…

– Гражданин следователь, главное для меня было бить фашистов. А здесь или в югославском тылу – это уже не важно. Лишь бы их уничтожать! – И Алексей так яростно сжал кулаки, что следователь некоторое время не мог оторвать от них взгляд.

– Разберёмся, – немного остыв, заговорил майор, – где, с кем и что ты делал! Не жуй сопли, подписывай. Быстрей! И так, – тут следователь достал часы с крышечкой, любовно нажал на кнопку и посмотрел на циферблат под откинувшейся резной крышечкой, – восьмой час с тобой валандаюсь. За таких, как ты, орден нужно получать и молоко за вредность!

В этот момент дверь в кабинет открылась и в образовавшуюся щель пролезла голова кого-то из сотрудников. К появившейся голове добавилась рука и стала изображать, будто бы она что-то ест. «Сейчас!» – поморщился майор.

– Понять хочу… – упорствовал бывший югославский партизан.

Такую наглость следователь стерпеть не мог. Мало того, что этот тупица упирается весь день, хотя обо всем говорит складно и ни разу не сбился, так он хочет что-то понять, когда и понимать-то нечего! В расход без суда и следствия! Но нельзя. А вдруг за ним кто-то стоит, может быть, очень важный? Следователь побагровел, на шее вздулись жилы и задёргалось веко.

– Что ты там хочешь понять?! Я тебе сейчас так пойму, – заорал он и стал дёргать ящик стола, пытаясь вытащить оттуда оружие, – что ты у меня! Либо подпишешь, либо я тебе сейчас пятьдесят восьмую прим прямо промеж глаз вклею!

И тут случилось странное и плохо объяснимое – разведчик Подкопин дрогнул. «Свои! И вот так?! Предупреждали же меня югославы! И дёрнул меня черт рвануть домой!»

– Где подписывать? – подавленно спросил он.

– Внизу бланка допроса на каждой странице пиши: «С моих слов записано верно». А теперь – под подпиской о невыезде. Дёрнешься куда-нибудь, найду и сам, без трибунала загрызу! – скрипел в ярости коричневыми от табака зубами майор.

Выйдя из здания МГБ, Подкопин вздохнул полной грудью. После спёртого воздуха кабинета на улице его встретил прохладный, густой и вкусный ветерок. Конец апреля сорок девятого года выдался тёплым и ласковым. Буквально через неделю город захлестнёт яростная зелёная волна, а пока деревья ещё робко выпускали молодую листву. Город уже готовился ко сну после длинного трудового дня. Опустошённый Алексей побрёл к себе.

Родительский дом встретил его давно забытыми запахами домашнего очага и раннего детства. В годы войны здесь жил кто-то из эвакуированных, но чужие люди отнеслись к временному жилищу с душой. Не ломали и не гадили. Даже фотографии на стенах сохранили. И любовно копались в саду, сохранив его в том состоянии, в котором Подкопины оставили его в момент неудачного отъезда накануне войны под Смоленск, к родственникам отца. Жильцы правильно подрезали деревья, а стволы деревьев в саду побелили от земли до первых веток. Отец так никогда не делал. Да и соседям спасибо, которые после отъезда эвакуированных аккуратно следили за домом. Вот он и достоял до его приезда. Как он хотел привезти сюда свою жену! Поводить её по саду, по комнатам. Но…

Снедаемый стыдом за свой страх и поведение у следователя, Алексей стал нервно метаться из угла в угол, прикуривая одну сигарету от другой. «Как же так?! Попался, как желторотый курсант-первогодок… А почему чутье подвело?.. Или теперь и от своих бегать?..» – метались в голове сумбурные мысли.

Прекратив ходить, как зверь в клетке, Алексей уткнулся лбом в переплёт оконной рамы и закрыл глаза.

В памяти тут же всплыло лицо следователя, что-то беззвучно орущего и брызгающего слюной. Тут же вспомнилось, как он собственноручно выводил: «С моих слов записано верно» и ставил свою подпись. Невероятно! Дурной сон!

Отойдя от окна, Алексей пару раз прошёлся из угла в угол большой комнаты и неожиданно ударил в стену кулаком. Посыпалась побелка. Боль слегка отрезвила его и вывела из панического состояния. Помахав рукой в воздухе и прижав ко рту содранные костяшки, Алексей пошёл к дверям в сени.

И тут бывший партизан и полковой разведчик преобразился. Походка стала грациозно-кошачьей, тело напружинилось, от него волнами при каждом шаге пошла звериная, волчья агрессия. Нога уже бесшумно ступала на пол с носка на пятку. Ни одна половица не скрипнула.

Он присел на корточки перед дверьми и мягким движением кисти тихо открыл их. «Гусиным шагом» подкрался к узенькому окошечку сбоку от двери и стал просматривать улицу. Он почувствовал кожей, что за домом кто-то ведёт наблюдение. В сгущающихся сумерках возле штакетника дома на другой стороне улицы метнулся чей-то тёмный силуэт. Может, это была только игра теней, но в таких случаях внутренняя сторожевая система предпочитала объявить учебную тревогу, нежели пропустить нападение врага. «Ага! – радостно мелькнуло в голове. – Вы сами объявили на меня охоту, обложили красными флажками, но я матёрый, я уйду. Так что теперь – око за око, зуб за зуб!»

Вслед за матерым выскочил переярок. Оглядевшись, он помчался по глубокому снегу. Наткнувшись на верёвку с красными флажками, он высоко подпрыгнул, и в этот момент его настигла пуля. Волк закрутился на снегу, окрашивая его в красный цвет. Изюбрин вскинул ружьё. Алексей со смешанным чувством страха и брезгливости наблюдал за расправой. В этот момент рядом с ним бесшумно возник ещё один серый силуэт. Подкопин замешкался, затем стал поднимать винтовку, но она за что-то предательски зацепилась ремнём. В этот момент волчица оскалилась. Алексею даже показалось, что она иронично фыркнула, сказав: «А вот шиш вам!», и одним прыжком перемахнула через верёвку с красными флажками. «Вот даёт!» – восхитился Алексей. В ту же секунду в ствол берёзы, у которой он барахтался, на уровне пояса впилась пуля. Подкопин удивлённо повернул голову. Поликарп плюнул с досады и опустил винтовку.

– Ушла, шельма! А ты чего бельма вылупил? Опять овец резать будет, только теперь злее и бессмысленнее. Мстить за сородичей станет. С волком шутки плохи. У него либо свой, либо чужой. Волк предателей не терпит. И тебе от него благодарности не будет!

– А мне его благодарность не нужна!

– Ой, не говори гоп, пока не перепрыгнул. В жизни никогда не знаешь, что в масть, а что против шерсти! Ладно, побудь здесь, а я посмотрю, может, он петлю закладывает. Если опять на тебя выйдет, не церемонься – пали!

Оставшись один, парень с опаской и любопытством подошёл к раненому. Тот ещё был жив, бока часто ходили и мелкомелко подрагивали, на брылах кипела кровь, лопаясь и пузырясь, стекала по клыкам на снег. Алексей присел перед волком. Неожиданно тот поднял голову и лизнул ему руку. Дальше, не понимая и не осознавая, что делает, действуя по чьей-то воле, он просунул обе руки под брюхо, поднял волка и, прижав к себе, понёс в глубь леса.

Вскоре животу стало тепло и влажно, кровь пропитала одежду, но Алексей всё шёл и шёл по снежной целине, уходя всё дальше и дальше от флажков. Он тащил волка, руки постепенно немели.

На небольшой поляне, где он остановился передохнуть, его встретили волки. Обступили полукругом и замерли, уставившись своими пронзительными глазами. Алексей понял, что его сейчас загрызут. Вспорют горло – и ага!.. Не отпуская волка, он опустился на колени в снег, запрокинул голову и стал прощаться со своей такой короткой жизнью. Возник эпизод, как они с отцом ходили на покос, как приятно было рано утром быть среди взрослых мужиков. Потом мелькнул школьный эпизод, где его распекали за то, что он в распутицу не ходил на занятия. Мелькнула улыбающаяся мать, вытирающая руки об передник. И сестрёнка, которая так любила вместе с ним петь: «На улице дождь, дождь вёдра поливает…» И всё… Воспоминания оборвались. Пять, максимум десять секунд.

От стаи отделилась волчица с хитрыми глазами. «Сейчас кинется… Горло… Не хочу помирать молодым! Пятнадцать – не возраст для покойника!» – пронеслось в голове у парня. И тут волчица упала перед Алексеем на спину, извиваясь и смешно перебирая в воздухе лапами, стала кататься по снегу. Потом подошёл ещё один волк и стал кататься так же, как волчица. Очень быстро образовался круг из извивающихся серых тел. Последним к парню степенно направился тот самый матёрый волк, который первым ушёл за флажки. Алексей протянул свою ношу ему. Волки перестали кататься и встали на лапы. Волчицы принялись вылизывать раненого, а матёрый, сделав пару шагов, посмотрел на Алексея. Хотя волк и глядел на него снизу, но смотрел он на подростка сверху вниз. Ни сопротивляться, ни бежать сил уже не было, да и волю его парализовало.